НИКОЛАЕВА Олеся | Поэзия XX века | Антология Нефертити
Олеся НИКОЛАЕВА
В столовой
- Ничего, - утешает себя человек, -и это пройдет и минует холод,
и столько радости еще будет,
что некуда деть...
Но скорбь - это тяжкий труд, после которого
такой вдруг лютый наваливается голод,
и его только молчаливый, угрюмый пищей
можно хоть как-нибудь одолеть.
И потому идет человек к раздаточному
окошку в придорожной столовой,
деловито дует на борщ, сосредоточенно
щурится, откусывая от куска.
И постепенно глаза у него светлеют
кожа делается блестящей и пунцовой,
и он может даже откинуться на спинку
стула и улыбнуться как бы издалека.
Три дня
Говорят, когда человек умираети уже не чувствует боли.
душа его еще три дня по земле бродит устало,
бродит она по дорогам земной юдоли -
там, где любила она, там, где она страдала.
И уже совлекши с себя одежды немощи человечьей
и житейские попеченья складывая у порога,
как впервые, вглядывается она в лица,
вслушивается в речи,
словно хочет что- то понять о жизни из эпилога.
...В первый день помедлит душа моя над Москвою,
пока она зеркала завешивает, пугается отражений -
с ее речами окольными, с ее дорогой кривою,
с площадями побед, с лестницами унижений,
с ее полетом, истерикой, чванством и панибратством,
с солнцем ее закатным меж изломанных веток,
с детством моим и юностью, с моей бедой и богатством,
и благословит душа моя ее напоследок!
А во второй день душа моя вспомнит свои скитанья
там, где, как говорят, и дым приятный и сладкий,
где древний призрак отечества с ходу дает заданья
принести ему то, не ведаю что, и разгадать загадки.
Здесь, под суровыми соснами,
над поздней россыпью клюквы,
живут, земным благоденствием
не тешась, не обольщаясь,
и боятся лишь прокурора,
произносимого с заглавной буквы,
и благословит душа моя их, прощаясь!
Ну, а в третий день отправится душа моя,
собравшись с духом,
туда, где кроме нее, нет виноватых, -
к священномонахам, инокам, к старикам и старухам,
и встанет она меж нищих, блаженных и бесноватых.
В одинокую, на высокой горе, забредет келью,
подпоет «Господи, помилуй» и «Аллилуйя»
и, благословив последним благословеньем,
уйдет с метелью,
унося ожог последнего поцелуя.
...О, неужели никто, к кому стучалась она,
сдерживая рыданье,
и три дня говорила: я с вами, я не убита, -
ничего на земле не отыщет ей в оправданье,
ничего не скажет в ее защиту?
